12.03.2011 в 22:30
Пишет Ingris:Два танковых рейда
Одинокий танк, прорывающийся сквозь захваченный город. Раньше знала про один такой случай, после книги Барятинского - про два. Интересно, много ли их было во время Великой Отечественной вообще?
Первый случай, конечно - про родной город Тверь. Как мчался по центральным улицам оккупированного Калинина символом борьбы и надежды танк Горобца, нанося фашистам нежданные удары - про то, наверное, каждый октябренок знал. Памятник в честь него до сих пор - одно из обязательных мест посещения свадебных кортежей.
Калинин. Рейд Т-34.Калинин. Рейд Т-34.
"17 октября 1941 года перед бригадой была поставлена задача совершить глубокий рейд по маршруту Большое Селище–Лебедево, разгромить противника в Кривцово, Никулино, Мамулино, овладеть городом Калинином.
Танк Т-34 №3 был укомплектован экипажем в таком составе: Степан Горобец – командир танка, Федор Литовченко – механик-водитель, Григорий Коломиец – башнер, Иван Пастушин – стрелок-радист (радиостанции в танке не было). Танки старшего сержанта Горобца и командира взвода Киреева, выйдя на Волоколамское шоссе, шли впереди батальона майора Агибалова с задачей выявлять противника и уничтожать его огневые средства. Колонна Агибалова какое-то время благополучно двигалась за вражеской колонной автомашин с пехотой и бронетехникой. Но вскоре немцы обнаружили, что за ними следуют советские танки.
По головным машинам начали бить немецкие противотанковые пушки. Подбитый танк Киреева сполз в кювет. Танк Степана Горобца, маневрируя, начал утюжить немецкую батарею, затем прорвался вперед. В деревне Ефремово он вступил в бой с танками противника и автоколонной с пехотой. Экипаж расстреливает немецкие танки, разбивает несколько автомашин, уничтожает пехоту из пулемета. Тройка выходит на шоссе. Путь на Калинин открыт. Колонну наших танков беспрерывно бомбят немецкие «юнкерсы». Экипаж тройки отрывается от колонны более чем на 500 метров, продолжая идти на Калинин. По шоссе на Калинин танк Горобца настигает колонну немецких мотоциклистов и уничтожает ее. При выходе из деревни Лебедево справа обнаруживают немецкий аэродром с самолетами и бензозаправщиками, которых также обстреливают.
Когда по танку начинают бить зенитные орудия противника, командир танка принимает решение идти на Калинин. И опять встреча с автоколонной с пехотой. Тройка таранит три автомашины, обстреливает пехоту.
При входе в Калинин на улице Лермонтова танк Горобца поворачивает налево и идет по улице Тракторной, затем по 1-й Залинейной улице. В районе парка Текстильщиков тройка сворачивает вправо под виадук и входит во Двор «Пролетарки». Экипаж видит горящие цеха хлопчатобумажного комбината и завода №510. При подходе к прядильной фабрике Горобец и Федор Литовченко видят, что на них наводится немецкая пушка. Дается команда на уничтожение орудия противника, но всего на доли секунды немцы стреляют раньше, чем орудия тройки. От удара снаряда в танке начинается пожар. Немцы уже предчувствуют победу. Однако героический экипаж продолжает борьбу. Федор Литовченко продолжает вести танк вперед и таранит немецкое орудие. Остальные члены экипажа ведут решительную борьбу с огнем. Задействованы огнетушители, резиновые коврики, телогрейки, рукавицы. Пожар был ликвидирован. Однако пушка танка от удара снаряда была выведена из строя.
Танк идет по улице Большевиков, затем по правому берегу реки Тьмаки. Справа – женский монастырь (заметил Ф. Литовченко). Булыжная мостовая привела танк к ветхому старенькому мостику. Для 30-тонного танка он слабоват. Командир танка принимает решение – проскочить на левый берег Тьмаки. К счастью, мост выдержал. Машина входит в створ Головинского вала, но выйти на улицу Софьи Перовской танк не может. При подходе к трамвайным путям установлены рельсы, которые глубоко врыты в землю. Горобец советует Литовченко попробовать раскачать и отодвинуть в сторону эту преграду, созданную руками калининцев при подготовке города к обороне. Мощность мотора танка и умелые действия механика-водителя позволили обеспечить проход машине на ул. С. Перовской.
После пожара танк весь черный, закопченный. Ни звезды, ни номера машины не видно. Немцы на него не обращают внимания. Горобец видит, что им навстречу движется автоколонна ЗИСов и ГАЗиков с пехотой. Об этом с радостью докладывает и Литовченко. Однако командир танка рассмотрел, что машины перекрашены, в их кузовах сидят немецкие солдаты. Горобец дает команду таранить автомашины, а пехоту расстреливать из пулемета. Немцы в панике. Треск, грохот, пехотинцы выпрыгивают из машин. Стрелок-радист Иван Пастушин поливает их огнем из пулемета. Потом местные жители рассказывали, что танк проутюжил всю колонну, не оставив ни одной целой машины.
Тройка выходит на улицу Советскую. Навстречу идет немецкий танк, что делать? Пушка не работает. Командир дает указание Литовченко идти на таран в борт немецкого танка. Наступает критическая ситуация. Немецкий танк отброшен на тротуар, но и машина Горобца заглохла. Немцы уже на броне. Кричат: «Рус, сдавайся». Горобец просит Литовченко завести танк. После нескольких попыток мотор был запущен. И тут еще радостное сообщение башнера Гриши Коломийца – пушка-то ожила, пушка действует! И фрицев на броне нет.
С грозным грохотом тридцатьчетверка выходит на площадь Ленина. Бросился в глаза большой флаг со свастикой, висевший над подъездом полукруглого здания. Выстрел, еще выстрел – ни флага, ни часовых не стало видно. Танк продолжает идти вперед. Преодолев груду камней и обойдя опрокинутый трамвай, тридцатьчетверка выходит на центральную улицу, затем по улице Вагжанова к Московскому шоссе (ныне пл. Гагарина). Командир танка обнаруживает замаскированную батарею. Ее орудия развернуты в сторону Москвы. Танк разбивает орудия, разрушает блиндажи, уничтожает немецкие окопы и выходит на Московское шоссе. Через несколько километров по танку начался мощный обстрел практически со всех сторон.
Машина Горобца только проскочила мимо горящего элеватора, как вдруг на дорогу выбежал красноармеец, замахал шапкой и велел остановиться.
«Наши!» – вздохнул весь экипаж. Это была 5-я стрелковая дивизия. Чуть позже с экипажем встретился командарм 30-й армии генерал-майор Хоменко. Сердечно поблагодарив танкистов за проявленную смелость, он снял со своего кителя орден Красного Знамени и вручил его старшему сержанту Степану Горобцу."
Отсюда
Второй случай отчасти похож - тоже областной центр, несколько дней как находящийся в руках у врага. Только поддержки в виде товарищей из танковой бригады и близкой - на окраине города - линии фронта не было. Насколько случай достоверен или легендарен - до конца неясно. Но тоже воодушевляет
Минск. Рейд Т-28.Минск. Рейд Т-28.
«Вечером подъехал к Березине. Здесь много было наших войск. Долго я искал свою колонну, но не нашёл, — видимо, она ушла дальше. Решил присоединиться к располагавшейся в лесу у реки части, доложил её командиру, что отстал от своей колонны. По его распоряжению меня накормили, дозаправили танк горючим. В машине я и переночевал. Утром по приказу командира части ходил в разведку. После этого участвовал в ликвидации вражеского десанта.
Командир, отдавая распоряжение на уничтожение десанта, показал по карте дорогу и хутор, куда надо было следовать.
— Разведчики сообщают, что там кружил самолёт и противник высадил десант. В том районе действует местный истребительный отряд. Поможешь ему и возвратишься обратно.
Я направился по указанной дороге…
В роще возле шоссе у меня и произошла встреча, повлиявшая на все дальнейшие действия.
Только выбрался из машины, услышал громкий голос:
— Здравствуйте, танкист!
Я оглянулся и увидел перед собой группу военных — майора и четырёх молодых парней. Майор попросил у меня документы и, удостоверившись, что я и есть старший сержант сверхсрочной службы Малько, сказал:
— По договорённости с командиром части, пославшим вас сюда, вы отныне вместе с танком поступаете в моё распоряжение.
— Есть! — ответил я.
Майор осмотрел машину, обошёл её со всех сторон, даже постучал по броне и удовлетворённо произнёс:
— Ничего себе, коробочка. Т-28?
Я подтвердил.
— На такой воевать можно. Сильная машина.
Пока майор рассматривал машину, я пригляделся к его спутникам. Все они были курсантами. Познакомиться мы так и не успели. Майор поставил задачу:
— Возле Минска, в болоте, застряли три наших учебных танка. Необходимо их вытащить. Заводите машину!
Я уселся на своё место, майор с курсантами тоже забрались в танк, и мы двинулись в направлении к Минску. Но когда подъехали к тому району, где должны были находиться застрявшие танки, обнаружили, что их там нет. Лишь развороченные гусеницами колеи указывали, где стояли машины. Их, видимо, уже вытащили.
Отвели Т-28 в лес, переночевали. Дежурство несли по очереди. Меня сменил в середине ночи курсант с артиллерийскими петлицами. Мне спать не хотелось, и я остался на некоторое время с курсантом. Поговорили с ним, познакомились. Курсант назвался Николаем и рассказал, что перед самым началом войны он прибыл в командировку в Минск. Здесь и застала его война. В штабе, куда он прибыл, его оставили в распоряжении майора, который с группой курсантов готовил к отправке учебные танки. Он тоже не знал своих спутников, потому что дел было много, и тут уж не до разговоров.
Наутро майор с двумя курсантами сходил в разведку, а вернувшись, сказал:
— Кругом враги. Надо пробиваться к своим, а они, по моей прикидке, где-то в районе Борисова.
В ходе дальнейшего обсуждения создавшегося положения возникла идея прорыва к своим не по Могилёвскому шоссе, уже перерезанному немцами, а по Московскому. Для этого было необходимо пробиваться через Минск с боем. Других предложений не поступило, не было и никаких вопросов.
— Вот и хорошо, товарищи, — удовлетворённо заключил майор. — Значит, решение принято. Теперь давайте готовиться. Прежде всего — нужны боеприпасы. Как их раздобыть?
— В военном городке, где наша танковая бригада стояла, — сказал я. — Может, что и найдём.
Городок встретил нас мёртвой тишиной. В здании казармы окна были открыты, возле дверей валялись какие-то тюки, ящики. В длинном здании продсклада двери были сорваны. В нём оказалось много ящиков с консервами и пачками галет.
— Провиант есть! — весело произнёс майор.
На складе ГСМ среди многих пустых бочек, валявшихся на полу, стояли три нетронутые. Я потёр пальцами около пробок, понюхал и сразу уточнил:
— Две с бензином и одна с маслом. То, что надо!
Нашлись и боеприпасы — 76-миллиметровые снаряды и целая гора цинковых коробок с патронами.
Грузились долго, старались взять снарядов как можно больше. Я несколько раз предупреждал:
— Товарищ майор, больше некуда грузить. Кассеты и ниши заполнены.
— Клади на пол, — говорил майор, продолжая подавать снаряды.
Я принял ещё несколько снарядов и снова закричал:
— Хватит! Под завязку…
— Ладно, — согласился майор. — Теперь за патроны.
Начали загружать все свободные места цинками с патронами, набивать ими пулемётные диски. Всего погрузили более шестидесяти снарядов и около семи тысяч патронов. На обратном пути завернули на продовольственный склад и взяли, сколько смогли уложить, консервов и галет.
Отдохнув немного в лесу, мы выехали на Могилёвское шоссе и взяли курс на Минск.
Стоял жаркий полдень 3 июля 1941 года…
Шоссе оказалось безлюдным. Я вёл машину, крепко сжав руками рычаги. В голове — рой мыслей: „Чем встретит нас город? Вряд ли долго удастся оставаться незамеченными — красные звёзды на бортах машины видны издалека, они ярко блестят на солнце. Безусловно, схватки с фашистами не миновать“.
Танк поднялся на взгорок, и я увидел впереди, в серой дымке, Минск. Прямо по курсу возвышались трубы ТЭЦ, заводские корпуса, дальше виднелись силуэт Дома правительства, купол собора. От волнения у меня сильнее забилось сердце. Проехали железнодорожный переезд, пути трамвайного кольца и оказались на улице Ворошилова. Здесь было много предприятий, но все их корпуса стояли теперь полуразрушенными, с тёмными проемами дверей и окон. Потом наша машина поравнялась с длинным тёмно-красным зданием ликёро-водочного завода. Вот здесь мы и увидели первых фашистов. Их было десятка два. Немецкие солдаты грузили в машину ящики с бутылками и не обратили никакого внимания на внезапно появившийся одинокий танк.
Когда до сгрудившихся у грузовика немцев осталось метров пятьдесят, заработала правая башня танка. Николай ударил по фашистам из пулемёта. Я видел в смотровую щель, как гитлеровцы падали у автомашины. Некоторые пытались было вскарабкаться на высокую арку ворот и спрятаться во дворе, но это не удалось. Буквально за несколько минут с группой фашистов было покончено. Я направил танк на грузовик и раздавил его вместе с ящиками водки и вина.
Затем мы переехали по деревянному мостику через Свислочь и свернули направо, на Гарбарную, ныне Ульяновскую, улицу. Миновали рынок (там теперь находится стадион), и вдруг из-за угла улицы Ленина навстречу выскочила колонна мотоциклистов. Фашисты двигались как на параде — ровными рядами, у тех, кто за рулём, локти широко расставлены, на лицах — наглая уверенность.
Майор не сразу дал команду на открытие огня. Но вот я почувствовал его руку на левом плече — и бросил танк влево. Первые ряды мотоциклистов врезались в лобовую броню танка, и машина раздавила их. Следовавшие за ними повернули вправо, и тут же я получил новый сигнал от майора и повернул танк направо. Свернувших мотоциклистов постигла та же участь. Я видел в смотровое отверстие перекошенные от ужаса лица гитлеровцев. Лишь на мгновение появлялись они перед моим взором и тут же исчезали под корпусом танка. Те из мотоциклистов, которые шли в середине и хвосте колонны, пытались развернуться назад, но их настигали пулемётные очереди из танка.
Начался крутой подъём на улице Энгельса. Дома горели, стлался вокруг дым пожарищ. Поравнялись со сквером у театра имени Янки Купалы и обстреляли группу фашистов, скопившихся там. Ведя на ходу огонь, мы вырвались наконец на центральную — Советскую улицу. Повернув направо, я повёл танк вперёд по узкой улице, изрытой воронками, усыпанной обломками зданий и битым кирпичом.
Когда спустились вниз, возле окружного Дома Красной Армии я получил команду от майора повернуть направо. Свернул на Пролетарскую улицу, которая теперь носит имя Янки Купалы, и вынужден был остановиться. Вся улица оказалась забитой вражеской техникой: вдоль неё стояли машины с оружием и боеприпасами, автоцистерны. Слева, у реки, громоздились какие-то ящики, полевые кухни, в Свислочи купались солдаты. А за рекой, в парке Горького, укрылись под деревьями танки и самоходки.
Т-28 открыл по врагу огонь из всех своих средств. Майор прильнул к прицелу пушки, посылал в скопления машин снаряд за снарядом, а курсанты расстреливали противника из пулемётов. На меня дождём сыпались горячие гильзы, они скатывались мне на спину и жгли тело. Я видел в смотровую щель, как вспыхивали, словно факелы, вражеские машины, как взрывались автоцистерны и тонкими змейками сбегали с откоса в реку пылающие ручейки бензина. Пламя охватило не только колонну машин, но и соседние дома, перекинулось через Свислочь на деревья парка.
Фашисты обезумели. Они бегали по берегу реки, прятались за деревья, за развалины зданий. Я заметил, как какой-то спятивший от страха гитлеровец пытался влезть в канализационный колодец. Другой втиснулся в сломанную водозаборную решётку и тоже получил пулю. Всюду врагов настигал огонь нашего танка. Пулемётные очереди косили гитлеровцев, не давая им возможности опомниться, прийти в себя, сея панику.
Почти вся вражеская колонна, запрудившая Пролетарскую улицу, была разметана, будто по ней прошёлся смерч. Всюду валялись горящие обломки машин, развороченные автоцистерны. И трупы, трупы фашистских солдат и офицеров.
Майор дал команду развернуться. Я снова выехал на Советскую улицу и повернул вправо. Проехали мост через Свислочь, мимо электростанции. Здесь справа, в парке имени Горького, заметили новое скопление противника. Под густыми кронами деревьев стояли десятка два автомашин, несколько танков и самоходок. Возле них толпились гитлеровцы. Они тревожно задирали вверх головы, ожидая налёта советских самолётов: со стороны Пролетарской улицы всё ещё доносились глухие взрывы рвущихся боеприпасов, что можно было принять за бомбёжку. Но опасность подстерегала фашистов не с неба, а с земли. Так же как и на Пролетарской, первой заговорила пушка нашего танка, вслед за ней ударили пулемёты центральной и правой башен. И снова, как уже было, начали рваться боеприпасы, вспыхнула факелом бензоцистерна, и густой дым окутал чёрным шлейфом аллеи старого парка.
— Осталось шесть снарядов! — крикнул заряжающий.
— Прекратить огонь, полный вперёд! — скомандовал майор.
Я включил четвёртую передачу, и танк понёсся по улице.
Проехали Круглую площадь, преодолели подъём. Поравнялись с Долгобродской. Укрытые бронёй, мы не могли видеть, как за действиями нашего танка наблюдали горожане. Но мы сердцем чувствовали, что рейд много значит для попавших в неволю советских людей. И всё же я замечал в смотровое отверстие, как кое-где из развалин высовывались наши советские люди, они улыбались и махали нам руками. Танк поднялся на гребень улицы, и я увидел впереди Комаровку — деревянные домики, рынок, развилку дорог. Обрадовался: ведь от Комаровки всего два-три километра до городской окраины. Будет улица Пушкина, а там и Московское шоссе. Мелькнула мысль: „Может, удастся прорваться?“
Но не удалось! В районе старого кладбища я скосил глаза в сторону и в тот же миг заметил у чугунной ограды вспышку выстрела. Вслед за ней почти у самого борта машины плеснулся взрыв. Комья земли, щебень и осколки дождем осыпали машину.
— Противотанковое орудие, — определил я по выстрелу. — Очухались фашисты, поняли, что мы одни, и теперь бьют почти в упор, по борту… Сколько их там?
По вспышкам определил: до батареи. Фашисты стреляли прицельно. Очередной снаряд ударил в башню, но срикошетил. В этот момент я почувствовал, что майор дёргает меня за воротник — просит прибавить газу. Однако прибавлять больше было нельзя. Танк и без того шёл на предельной скорости. Я старался выжать из машины всё, на что она была способна. Отчаянно маневрируя, в кольце разрывов Т-28 мчался вперёд, и, казалось, был заговорённым. Я понимал, что необходимо проскочить кладбище, а там дома помешают артиллеристам вести огонь прямой наводкой.
Мы приближались к Комаровке, и впереди уже видна была спасительная развилка дорог. Ещё минута-другая… И в это мгновение невероятной силы удар потряс танк. Машина наполнилась дымом и смрадом. Кто-то отчаянно вскрикнул, кто-то зло выругался. Я понял, что случилось: снаряд попал в моторное отделение, пробил кормовую плиту и вызвал пожар. Однако танк, даже объятый пламенем и дымом, продолжал двигаться, пока новый удар не заставил его остановиться окончательно.
Перед глазами у меня поплыли разноцветные круги, уши заложило, а по лицу потекла кровь: осколок снаряда скользнул по голове.
- Покинуть машину! — приказал майор.
Я через люк механика-водителя выбрался наружу и осмотрелся. Наш Т-28, поднимая к небу столб чёрного дыма, стоял у самой комаровской развилки. Неподалёку разорвалось ещё несколько снарядов, а слева, со стороны Красной улицы, по танку стреляли автоматчики, и пули цокали по броне, выбивали крохотные искорки на брусчатке мостовой. „Куда же бежать?“ — подумал я. И как бы в ответ на свой вопрос услышал голос майора:
— Живо в огороды…
Я увидел майора, отползавшего от танка и отстреливавшегося из пистолета. Из башни выбрались двое курсантов, но один был сразу убит, а другой, кажется, Николай, пополз к забору. Я тоже побежал через улицу, вскочил во двор какого-то дома из красного кирпича, заметив на нём табличку „Минская юридическая школа“. Во дворе отдышался, присел. Кровь по-прежнему текла по лицу, я стёр её носовым платком и зажал рану. Голова гудела, всё плыло вокруг в каком-то тумане. Последнее, что осталось в памяти, — это сильный грохот в той стороне, где остался наш танк, — взорвались последние снаряды…
Так закончился наш рейд по оккупированному фашистами Минску. Закончился героически и в то же время трагически. Нам не удалось прорваться через город к своим, танк наш сгорел, я не знал, остался ли ещё кто-нибудь в живых из нашего экипажа. Видел в первые минуты после того, как мы стали покидать машину, майора и одного курсанта, но уцелели ли они и удалось ли им скрыться — это мне было неизвестно. Пытался успокоить себя: мол, майор такой смелый, решительный и сообразительный, что выберется из любого положения. Да и Николай, если это он переползал от танка к забору, тоже постарается уйти от врагов, только бы не был тяжело ранен! Остальные курсанты, видимо, погибли в танке при попадании снаряда».
Не лишним будет добавить, что, несмотря на ранение, Д. И. Малько сумел выйти к своим. Ровно через три года, 3 июля 1944 года старшина Малько, уже будучи механиком-водителем «тридцатьчетвёрки», вступит в освобождённый Минск и найдёт сгоревший остов своего Т-28 на восточной окраине города. Уже после войны за этот бой он был награждён орденом Отечественной войны I степени.
Отсюда
URL записиОдинокий танк, прорывающийся сквозь захваченный город. Раньше знала про один такой случай, после книги Барятинского - про два. Интересно, много ли их было во время Великой Отечественной вообще?
Первый случай, конечно - про родной город Тверь. Как мчался по центральным улицам оккупированного Калинина символом борьбы и надежды танк Горобца, нанося фашистам нежданные удары - про то, наверное, каждый октябренок знал. Памятник в честь него до сих пор - одно из обязательных мест посещения свадебных кортежей.
Калинин. Рейд Т-34.Калинин. Рейд Т-34.
"17 октября 1941 года перед бригадой была поставлена задача совершить глубокий рейд по маршруту Большое Селище–Лебедево, разгромить противника в Кривцово, Никулино, Мамулино, овладеть городом Калинином.
Танк Т-34 №3 был укомплектован экипажем в таком составе: Степан Горобец – командир танка, Федор Литовченко – механик-водитель, Григорий Коломиец – башнер, Иван Пастушин – стрелок-радист (радиостанции в танке не было). Танки старшего сержанта Горобца и командира взвода Киреева, выйдя на Волоколамское шоссе, шли впереди батальона майора Агибалова с задачей выявлять противника и уничтожать его огневые средства. Колонна Агибалова какое-то время благополучно двигалась за вражеской колонной автомашин с пехотой и бронетехникой. Но вскоре немцы обнаружили, что за ними следуют советские танки.
По головным машинам начали бить немецкие противотанковые пушки. Подбитый танк Киреева сполз в кювет. Танк Степана Горобца, маневрируя, начал утюжить немецкую батарею, затем прорвался вперед. В деревне Ефремово он вступил в бой с танками противника и автоколонной с пехотой. Экипаж расстреливает немецкие танки, разбивает несколько автомашин, уничтожает пехоту из пулемета. Тройка выходит на шоссе. Путь на Калинин открыт. Колонну наших танков беспрерывно бомбят немецкие «юнкерсы». Экипаж тройки отрывается от колонны более чем на 500 метров, продолжая идти на Калинин. По шоссе на Калинин танк Горобца настигает колонну немецких мотоциклистов и уничтожает ее. При выходе из деревни Лебедево справа обнаруживают немецкий аэродром с самолетами и бензозаправщиками, которых также обстреливают.
Когда по танку начинают бить зенитные орудия противника, командир танка принимает решение идти на Калинин. И опять встреча с автоколонной с пехотой. Тройка таранит три автомашины, обстреливает пехоту.
При входе в Калинин на улице Лермонтова танк Горобца поворачивает налево и идет по улице Тракторной, затем по 1-й Залинейной улице. В районе парка Текстильщиков тройка сворачивает вправо под виадук и входит во Двор «Пролетарки». Экипаж видит горящие цеха хлопчатобумажного комбината и завода №510. При подходе к прядильной фабрике Горобец и Федор Литовченко видят, что на них наводится немецкая пушка. Дается команда на уничтожение орудия противника, но всего на доли секунды немцы стреляют раньше, чем орудия тройки. От удара снаряда в танке начинается пожар. Немцы уже предчувствуют победу. Однако героический экипаж продолжает борьбу. Федор Литовченко продолжает вести танк вперед и таранит немецкое орудие. Остальные члены экипажа ведут решительную борьбу с огнем. Задействованы огнетушители, резиновые коврики, телогрейки, рукавицы. Пожар был ликвидирован. Однако пушка танка от удара снаряда была выведена из строя.
Танк идет по улице Большевиков, затем по правому берегу реки Тьмаки. Справа – женский монастырь (заметил Ф. Литовченко). Булыжная мостовая привела танк к ветхому старенькому мостику. Для 30-тонного танка он слабоват. Командир танка принимает решение – проскочить на левый берег Тьмаки. К счастью, мост выдержал. Машина входит в створ Головинского вала, но выйти на улицу Софьи Перовской танк не может. При подходе к трамвайным путям установлены рельсы, которые глубоко врыты в землю. Горобец советует Литовченко попробовать раскачать и отодвинуть в сторону эту преграду, созданную руками калининцев при подготовке города к обороне. Мощность мотора танка и умелые действия механика-водителя позволили обеспечить проход машине на ул. С. Перовской.
После пожара танк весь черный, закопченный. Ни звезды, ни номера машины не видно. Немцы на него не обращают внимания. Горобец видит, что им навстречу движется автоколонна ЗИСов и ГАЗиков с пехотой. Об этом с радостью докладывает и Литовченко. Однако командир танка рассмотрел, что машины перекрашены, в их кузовах сидят немецкие солдаты. Горобец дает команду таранить автомашины, а пехоту расстреливать из пулемета. Немцы в панике. Треск, грохот, пехотинцы выпрыгивают из машин. Стрелок-радист Иван Пастушин поливает их огнем из пулемета. Потом местные жители рассказывали, что танк проутюжил всю колонну, не оставив ни одной целой машины.
Тройка выходит на улицу Советскую. Навстречу идет немецкий танк, что делать? Пушка не работает. Командир дает указание Литовченко идти на таран в борт немецкого танка. Наступает критическая ситуация. Немецкий танк отброшен на тротуар, но и машина Горобца заглохла. Немцы уже на броне. Кричат: «Рус, сдавайся». Горобец просит Литовченко завести танк. После нескольких попыток мотор был запущен. И тут еще радостное сообщение башнера Гриши Коломийца – пушка-то ожила, пушка действует! И фрицев на броне нет.
С грозным грохотом тридцатьчетверка выходит на площадь Ленина. Бросился в глаза большой флаг со свастикой, висевший над подъездом полукруглого здания. Выстрел, еще выстрел – ни флага, ни часовых не стало видно. Танк продолжает идти вперед. Преодолев груду камней и обойдя опрокинутый трамвай, тридцатьчетверка выходит на центральную улицу, затем по улице Вагжанова к Московскому шоссе (ныне пл. Гагарина). Командир танка обнаруживает замаскированную батарею. Ее орудия развернуты в сторону Москвы. Танк разбивает орудия, разрушает блиндажи, уничтожает немецкие окопы и выходит на Московское шоссе. Через несколько километров по танку начался мощный обстрел практически со всех сторон.
Машина Горобца только проскочила мимо горящего элеватора, как вдруг на дорогу выбежал красноармеец, замахал шапкой и велел остановиться.
«Наши!» – вздохнул весь экипаж. Это была 5-я стрелковая дивизия. Чуть позже с экипажем встретился командарм 30-й армии генерал-майор Хоменко. Сердечно поблагодарив танкистов за проявленную смелость, он снял со своего кителя орден Красного Знамени и вручил его старшему сержанту Степану Горобцу."
Отсюда
Второй случай отчасти похож - тоже областной центр, несколько дней как находящийся в руках у врага. Только поддержки в виде товарищей из танковой бригады и близкой - на окраине города - линии фронта не было. Насколько случай достоверен или легендарен - до конца неясно. Но тоже воодушевляет
Минск. Рейд Т-28.Минск. Рейд Т-28.
«Вечером подъехал к Березине. Здесь много было наших войск. Долго я искал свою колонну, но не нашёл, — видимо, она ушла дальше. Решил присоединиться к располагавшейся в лесу у реки части, доложил её командиру, что отстал от своей колонны. По его распоряжению меня накормили, дозаправили танк горючим. В машине я и переночевал. Утром по приказу командира части ходил в разведку. После этого участвовал в ликвидации вражеского десанта.
Командир, отдавая распоряжение на уничтожение десанта, показал по карте дорогу и хутор, куда надо было следовать.
— Разведчики сообщают, что там кружил самолёт и противник высадил десант. В том районе действует местный истребительный отряд. Поможешь ему и возвратишься обратно.
Я направился по указанной дороге…
В роще возле шоссе у меня и произошла встреча, повлиявшая на все дальнейшие действия.
Только выбрался из машины, услышал громкий голос:
— Здравствуйте, танкист!
Я оглянулся и увидел перед собой группу военных — майора и четырёх молодых парней. Майор попросил у меня документы и, удостоверившись, что я и есть старший сержант сверхсрочной службы Малько, сказал:
— По договорённости с командиром части, пославшим вас сюда, вы отныне вместе с танком поступаете в моё распоряжение.
— Есть! — ответил я.
Майор осмотрел машину, обошёл её со всех сторон, даже постучал по броне и удовлетворённо произнёс:
— Ничего себе, коробочка. Т-28?
Я подтвердил.
— На такой воевать можно. Сильная машина.
Пока майор рассматривал машину, я пригляделся к его спутникам. Все они были курсантами. Познакомиться мы так и не успели. Майор поставил задачу:
— Возле Минска, в болоте, застряли три наших учебных танка. Необходимо их вытащить. Заводите машину!
Я уселся на своё место, майор с курсантами тоже забрались в танк, и мы двинулись в направлении к Минску. Но когда подъехали к тому району, где должны были находиться застрявшие танки, обнаружили, что их там нет. Лишь развороченные гусеницами колеи указывали, где стояли машины. Их, видимо, уже вытащили.
Отвели Т-28 в лес, переночевали. Дежурство несли по очереди. Меня сменил в середине ночи курсант с артиллерийскими петлицами. Мне спать не хотелось, и я остался на некоторое время с курсантом. Поговорили с ним, познакомились. Курсант назвался Николаем и рассказал, что перед самым началом войны он прибыл в командировку в Минск. Здесь и застала его война. В штабе, куда он прибыл, его оставили в распоряжении майора, который с группой курсантов готовил к отправке учебные танки. Он тоже не знал своих спутников, потому что дел было много, и тут уж не до разговоров.
Наутро майор с двумя курсантами сходил в разведку, а вернувшись, сказал:
— Кругом враги. Надо пробиваться к своим, а они, по моей прикидке, где-то в районе Борисова.
В ходе дальнейшего обсуждения создавшегося положения возникла идея прорыва к своим не по Могилёвскому шоссе, уже перерезанному немцами, а по Московскому. Для этого было необходимо пробиваться через Минск с боем. Других предложений не поступило, не было и никаких вопросов.
— Вот и хорошо, товарищи, — удовлетворённо заключил майор. — Значит, решение принято. Теперь давайте готовиться. Прежде всего — нужны боеприпасы. Как их раздобыть?
— В военном городке, где наша танковая бригада стояла, — сказал я. — Может, что и найдём.
Городок встретил нас мёртвой тишиной. В здании казармы окна были открыты, возле дверей валялись какие-то тюки, ящики. В длинном здании продсклада двери были сорваны. В нём оказалось много ящиков с консервами и пачками галет.
— Провиант есть! — весело произнёс майор.
На складе ГСМ среди многих пустых бочек, валявшихся на полу, стояли три нетронутые. Я потёр пальцами около пробок, понюхал и сразу уточнил:
— Две с бензином и одна с маслом. То, что надо!
Нашлись и боеприпасы — 76-миллиметровые снаряды и целая гора цинковых коробок с патронами.
Грузились долго, старались взять снарядов как можно больше. Я несколько раз предупреждал:
— Товарищ майор, больше некуда грузить. Кассеты и ниши заполнены.
— Клади на пол, — говорил майор, продолжая подавать снаряды.
Я принял ещё несколько снарядов и снова закричал:
— Хватит! Под завязку…
— Ладно, — согласился майор. — Теперь за патроны.
Начали загружать все свободные места цинками с патронами, набивать ими пулемётные диски. Всего погрузили более шестидесяти снарядов и около семи тысяч патронов. На обратном пути завернули на продовольственный склад и взяли, сколько смогли уложить, консервов и галет.
Отдохнув немного в лесу, мы выехали на Могилёвское шоссе и взяли курс на Минск.
Стоял жаркий полдень 3 июля 1941 года…
Шоссе оказалось безлюдным. Я вёл машину, крепко сжав руками рычаги. В голове — рой мыслей: „Чем встретит нас город? Вряд ли долго удастся оставаться незамеченными — красные звёзды на бортах машины видны издалека, они ярко блестят на солнце. Безусловно, схватки с фашистами не миновать“.
Танк поднялся на взгорок, и я увидел впереди, в серой дымке, Минск. Прямо по курсу возвышались трубы ТЭЦ, заводские корпуса, дальше виднелись силуэт Дома правительства, купол собора. От волнения у меня сильнее забилось сердце. Проехали железнодорожный переезд, пути трамвайного кольца и оказались на улице Ворошилова. Здесь было много предприятий, но все их корпуса стояли теперь полуразрушенными, с тёмными проемами дверей и окон. Потом наша машина поравнялась с длинным тёмно-красным зданием ликёро-водочного завода. Вот здесь мы и увидели первых фашистов. Их было десятка два. Немецкие солдаты грузили в машину ящики с бутылками и не обратили никакого внимания на внезапно появившийся одинокий танк.
Когда до сгрудившихся у грузовика немцев осталось метров пятьдесят, заработала правая башня танка. Николай ударил по фашистам из пулемёта. Я видел в смотровую щель, как гитлеровцы падали у автомашины. Некоторые пытались было вскарабкаться на высокую арку ворот и спрятаться во дворе, но это не удалось. Буквально за несколько минут с группой фашистов было покончено. Я направил танк на грузовик и раздавил его вместе с ящиками водки и вина.
Затем мы переехали по деревянному мостику через Свислочь и свернули направо, на Гарбарную, ныне Ульяновскую, улицу. Миновали рынок (там теперь находится стадион), и вдруг из-за угла улицы Ленина навстречу выскочила колонна мотоциклистов. Фашисты двигались как на параде — ровными рядами, у тех, кто за рулём, локти широко расставлены, на лицах — наглая уверенность.
Майор не сразу дал команду на открытие огня. Но вот я почувствовал его руку на левом плече — и бросил танк влево. Первые ряды мотоциклистов врезались в лобовую броню танка, и машина раздавила их. Следовавшие за ними повернули вправо, и тут же я получил новый сигнал от майора и повернул танк направо. Свернувших мотоциклистов постигла та же участь. Я видел в смотровое отверстие перекошенные от ужаса лица гитлеровцев. Лишь на мгновение появлялись они перед моим взором и тут же исчезали под корпусом танка. Те из мотоциклистов, которые шли в середине и хвосте колонны, пытались развернуться назад, но их настигали пулемётные очереди из танка.
Начался крутой подъём на улице Энгельса. Дома горели, стлался вокруг дым пожарищ. Поравнялись со сквером у театра имени Янки Купалы и обстреляли группу фашистов, скопившихся там. Ведя на ходу огонь, мы вырвались наконец на центральную — Советскую улицу. Повернув направо, я повёл танк вперёд по узкой улице, изрытой воронками, усыпанной обломками зданий и битым кирпичом.
Когда спустились вниз, возле окружного Дома Красной Армии я получил команду от майора повернуть направо. Свернул на Пролетарскую улицу, которая теперь носит имя Янки Купалы, и вынужден был остановиться. Вся улица оказалась забитой вражеской техникой: вдоль неё стояли машины с оружием и боеприпасами, автоцистерны. Слева, у реки, громоздились какие-то ящики, полевые кухни, в Свислочи купались солдаты. А за рекой, в парке Горького, укрылись под деревьями танки и самоходки.
Т-28 открыл по врагу огонь из всех своих средств. Майор прильнул к прицелу пушки, посылал в скопления машин снаряд за снарядом, а курсанты расстреливали противника из пулемётов. На меня дождём сыпались горячие гильзы, они скатывались мне на спину и жгли тело. Я видел в смотровую щель, как вспыхивали, словно факелы, вражеские машины, как взрывались автоцистерны и тонкими змейками сбегали с откоса в реку пылающие ручейки бензина. Пламя охватило не только колонну машин, но и соседние дома, перекинулось через Свислочь на деревья парка.
Фашисты обезумели. Они бегали по берегу реки, прятались за деревья, за развалины зданий. Я заметил, как какой-то спятивший от страха гитлеровец пытался влезть в канализационный колодец. Другой втиснулся в сломанную водозаборную решётку и тоже получил пулю. Всюду врагов настигал огонь нашего танка. Пулемётные очереди косили гитлеровцев, не давая им возможности опомниться, прийти в себя, сея панику.
Почти вся вражеская колонна, запрудившая Пролетарскую улицу, была разметана, будто по ней прошёлся смерч. Всюду валялись горящие обломки машин, развороченные автоцистерны. И трупы, трупы фашистских солдат и офицеров.
Майор дал команду развернуться. Я снова выехал на Советскую улицу и повернул вправо. Проехали мост через Свислочь, мимо электростанции. Здесь справа, в парке имени Горького, заметили новое скопление противника. Под густыми кронами деревьев стояли десятка два автомашин, несколько танков и самоходок. Возле них толпились гитлеровцы. Они тревожно задирали вверх головы, ожидая налёта советских самолётов: со стороны Пролетарской улицы всё ещё доносились глухие взрывы рвущихся боеприпасов, что можно было принять за бомбёжку. Но опасность подстерегала фашистов не с неба, а с земли. Так же как и на Пролетарской, первой заговорила пушка нашего танка, вслед за ней ударили пулемёты центральной и правой башен. И снова, как уже было, начали рваться боеприпасы, вспыхнула факелом бензоцистерна, и густой дым окутал чёрным шлейфом аллеи старого парка.
— Осталось шесть снарядов! — крикнул заряжающий.
— Прекратить огонь, полный вперёд! — скомандовал майор.
Я включил четвёртую передачу, и танк понёсся по улице.
Проехали Круглую площадь, преодолели подъём. Поравнялись с Долгобродской. Укрытые бронёй, мы не могли видеть, как за действиями нашего танка наблюдали горожане. Но мы сердцем чувствовали, что рейд много значит для попавших в неволю советских людей. И всё же я замечал в смотровое отверстие, как кое-где из развалин высовывались наши советские люди, они улыбались и махали нам руками. Танк поднялся на гребень улицы, и я увидел впереди Комаровку — деревянные домики, рынок, развилку дорог. Обрадовался: ведь от Комаровки всего два-три километра до городской окраины. Будет улица Пушкина, а там и Московское шоссе. Мелькнула мысль: „Может, удастся прорваться?“
Но не удалось! В районе старого кладбища я скосил глаза в сторону и в тот же миг заметил у чугунной ограды вспышку выстрела. Вслед за ней почти у самого борта машины плеснулся взрыв. Комья земли, щебень и осколки дождем осыпали машину.
— Противотанковое орудие, — определил я по выстрелу. — Очухались фашисты, поняли, что мы одни, и теперь бьют почти в упор, по борту… Сколько их там?
По вспышкам определил: до батареи. Фашисты стреляли прицельно. Очередной снаряд ударил в башню, но срикошетил. В этот момент я почувствовал, что майор дёргает меня за воротник — просит прибавить газу. Однако прибавлять больше было нельзя. Танк и без того шёл на предельной скорости. Я старался выжать из машины всё, на что она была способна. Отчаянно маневрируя, в кольце разрывов Т-28 мчался вперёд, и, казалось, был заговорённым. Я понимал, что необходимо проскочить кладбище, а там дома помешают артиллеристам вести огонь прямой наводкой.
Мы приближались к Комаровке, и впереди уже видна была спасительная развилка дорог. Ещё минута-другая… И в это мгновение невероятной силы удар потряс танк. Машина наполнилась дымом и смрадом. Кто-то отчаянно вскрикнул, кто-то зло выругался. Я понял, что случилось: снаряд попал в моторное отделение, пробил кормовую плиту и вызвал пожар. Однако танк, даже объятый пламенем и дымом, продолжал двигаться, пока новый удар не заставил его остановиться окончательно.
Перед глазами у меня поплыли разноцветные круги, уши заложило, а по лицу потекла кровь: осколок снаряда скользнул по голове.
- Покинуть машину! — приказал майор.
Я через люк механика-водителя выбрался наружу и осмотрелся. Наш Т-28, поднимая к небу столб чёрного дыма, стоял у самой комаровской развилки. Неподалёку разорвалось ещё несколько снарядов, а слева, со стороны Красной улицы, по танку стреляли автоматчики, и пули цокали по броне, выбивали крохотные искорки на брусчатке мостовой. „Куда же бежать?“ — подумал я. И как бы в ответ на свой вопрос услышал голос майора:
— Живо в огороды…
Я увидел майора, отползавшего от танка и отстреливавшегося из пистолета. Из башни выбрались двое курсантов, но один был сразу убит, а другой, кажется, Николай, пополз к забору. Я тоже побежал через улицу, вскочил во двор какого-то дома из красного кирпича, заметив на нём табличку „Минская юридическая школа“. Во дворе отдышался, присел. Кровь по-прежнему текла по лицу, я стёр её носовым платком и зажал рану. Голова гудела, всё плыло вокруг в каком-то тумане. Последнее, что осталось в памяти, — это сильный грохот в той стороне, где остался наш танк, — взорвались последние снаряды…
Так закончился наш рейд по оккупированному фашистами Минску. Закончился героически и в то же время трагически. Нам не удалось прорваться через город к своим, танк наш сгорел, я не знал, остался ли ещё кто-нибудь в живых из нашего экипажа. Видел в первые минуты после того, как мы стали покидать машину, майора и одного курсанта, но уцелели ли они и удалось ли им скрыться — это мне было неизвестно. Пытался успокоить себя: мол, майор такой смелый, решительный и сообразительный, что выберется из любого положения. Да и Николай, если это он переползал от танка к забору, тоже постарается уйти от врагов, только бы не был тяжело ранен! Остальные курсанты, видимо, погибли в танке при попадании снаряда».
Не лишним будет добавить, что, несмотря на ранение, Д. И. Малько сумел выйти к своим. Ровно через три года, 3 июля 1944 года старшина Малько, уже будучи механиком-водителем «тридцатьчетвёрки», вступит в освобождённый Минск и найдёт сгоревший остов своего Т-28 на восточной окраине города. Уже после войны за этот бой он был награждён орденом Отечественной войны I степени.
Отсюда